Возвращаясь к Пушкину
Представим себе такую картину. Голодных людей приглашают в банкетный зал. Столы уставлены яствами — от простых, здоровых и сытных до утонченных, изысканных, ласкающих взор. В далеком конце зала — стол, на котором небрежно свалены полуобработанные продукты, объедки, гниль, сухие корки. И вот толпа бросается мимо вкусной и полезной еды — к помоям и жадно на них набрасывается. Неаппетитно и невозможно? Но ведь так ведем себя мы,
получившие в подарок обязательную грамотность, допущенные к пиру литературы. Мы несемся мимо, жадно устремляясь к объедкам словесности — бульварному роману и дешевому боевику. И не тошнит! Несколько лет изучаем мы Пушкина. Запоминаем на вскг жизнь: Пушкин — гений. Как люди, притворяющиеся верующими, кланяемся иконе и спешим дальше. И не думаем, что своими руками ампутируем у себя кусок души, сознания, поэтому что незаполненная душа отмирает.
Пушкин действительно "наше все". Когда начинаешь не "проходить", а читать Пушкина, испытываешь легкий ужас: почему он знал все, думал обо всем? Узнаешь о невероятном поступке человека, который оставил благополучную жизнь ради нескольких минут предельного напряжения душевных и физических сил, ради смертельной опасности. Это Вальсингам! "Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю... Все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья — бессмертья, может быть, зарок!"
Удивляешься: интеллектуал, умница, тонкий, страдающий человек женится на простушке со словарным запасом слов эдак в двести... Почему? А почему трагический Алеко пришел к цыганам и полюбил Земфиру? "Веселья детского полна, как часто милым лепетаньем иль упоительным лобзаньем его задумчивость она в минуту разогнать умела..." То есть спасала от себя, от внутренних терзаний, нерешаемых задач и вопросов без ответа
Читаешь прекрасные строки Пастернака об осени:
Как на выставке картин —
Залы, залы, залы, залы
Вязов, ясеней, осин
В позолоте небывалой...
— и наступает раздражающая пресыщенность. Избыток слов, сравнений... Тогда, как глоток чистой воды, спасает Пушкин.
Унылая пора! Очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса.
Люблю я пышное природы увяданье
В багрец и золото одетые леса.
Какая точность и простота, какая "экономия" стихотворного пространства! Изысканность и отсутствие нагромождения слов. "Унылая" — мелкий дождь, "очей очарованье" — что может быть более колдовским, чем эта магия мягкого, повторяющегося "ч"... И, усиливая восторг, — "прощальная краса", "пышное увяданье"!
Зоркость взгляда Пушкина невероятна, такое умение видеть пейзаж и мгновенно отбирать те детали, которые точнее всего передадут его цельность, доступно только утонченным гениям японской поэзии.
Прозрачный лес один чернеет,
И ель сквозь иней зеленеет,
И речка подо льдом блестит.
Лиственный лес прозрачен, но ветви чернеют. А рядом — зелень, и сверкание, и солнце.
После пушкинской прозы, если читать ее вдумчиво и внимательно, большинство писателей кажутся неряшливо-многословными.
Вспомним "Путешествие в Арзрум" — это настоящий образец изысканнейшей русской прозы, равный которому очень трудно отыскать. Вспомним "Повести Белкина", открывшие целую литературную эпоху. Вообще все написанное Пушкиным выглядит не только емким, содержательным, но и необыкновенно изящным. Попробуйте поменять местами несколько слов на любой из страниц "Пиковой дамы" — и вы поймете, что в пушкинской прозе слова расположены в единственно правильном и гармоничном порядке.
Говорят, что Пушкин устарел. Это ошибка. Читайте Пушкина и найдете близкое и понятное вам. Ведь этот автор многообразен. У него есть "История пугачевского бунта", и "Записки о народном просвещении", и письма к жене, и ужасающе-провидческое: "Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный". Я все время возвращаюсь к Пушкину. И, думаю, на мой век пищи для души и ума хватит с избытком